Индейцы арапахо

Мой народ, арапахо, теперь рассеян. Менее одной тысяч из нас, живущих в Оклахоме являются чистокровными,а из тех, что остались, многие не знают родной язык, старые песни, традиции. Шайеннско-арапахское агенство в Дарлингтоне исчезло; Форт Рено, что находится на другом берегу реки от старого агентства – больше не форт; наши белые типи больше не стоят по кругу в прерии с их шестами, направленными к синему небу. По утрам и вечерам дым от сотен походных костров не поднимается в воздух; нет ночного воя койотов и степные собаки не строят свои города на нагорье. Пони больше не пасутся стадами на просторе. Есть заборы, разделяющие фермы, и сараи для коров и лошадей, и дороги, разделяющие землю на сектора, и шоссе, несущие людей в быстрых автомобилях от одного города до другого. Вы больше никогда не увидите пони с индейской женщиной верхом, с волокушами позади, чтобы везти детей, щенков и домашнюю утварь на охоту или к другой деревне.
Мальчик, подрастающий сегодня, не имеет иной возможности узнать, какая хорошая жизнь была в шайеннско-арапахской резервации, когда я был мальчиком, или на что та жизнь была похожа, если он не прочитает об этом в книгах. Даже если бы он читал книги о нашей жизни, он пропустил бы кое-что. Книги не могут показать солнце, встающее над землей, которая простиралась на мили без заборов и дорог, или реки Норт-Канейдиан, и маленьких ручьев, орошающих эту землю, с деревьями и травой по берегам и тростник, и траву в самых низких местах по пояс человека; или заставить почувствовать насколько дружной была жизнь в наших деревнях, с детьми и собаками и пони возле типи, мужчинами и женщинами, занятыми просушкой мяса или расшивающими мокасины или делающими стрелы или кожаную одежду. Но я –старик, который может помнить все это из детства, до белых: правительства, религии, зданий и изобретений, изменивших все вокруг. Путь племени арапахо – старый и хороший, и мы думали, что наше племя странствовало с самого начала мира. Теперь, хотя мы больше не можем следовать этому пути, было бы хорошо рассказать, каков был этот путь прежде, чем мы его потеряли.
Президент Грант был Большим Белым Отцом в Вашингтоне, когда мы прибыли в резервацию. До этого времени он был великим воином, таким, как наши вожди Левая Рука и Пыльное Лицо, но он оставил тропу войны, и хотел, чтобы мы оставили ее. Так что он проследил, чтобы к нам были посланы хорошие люди, чтобы взять ответственность за наше агентство. Было несколько путей белого человека, которые мы могли бы избрать, и президентГрант хотел, чтобы мы избрали правильный.
Он послал Брайнтона Дарлингтона быть нашим первым агентом. Дарлингтон принадлежал к обществу
друзей, квакеров, и мы могли сказать, что он верил во многие из вещей, в которые верили мы. Он знал, также как и мы, что был хороший Человек-Вверху и злой Человек-Внизу, и он поклонялся и молился Человеку-Вверху. И хотя онникогда не говорил с моими людьми о его вере в Мать-Землю, он, должно быть, верил в нее, также как и мы. Он и люди, которых он привел с собой, имели большую силу в посадке и сборе урожая, в то время как мы зависели от того, что Мать-Земля дала нам. Он никогда не говорил с нами о силе Четырех Стариков, которые приходят с четырех сторон земли, или о тайне Дедушки-Солнца, которое зажигает день, или Луне – Ночном Солнце, или силе бизона, орла, совы, койота. Он не был посвящен в наши церемонии, однако, он не пытался запретить их, как некоторые другие белые.
Брайнтон Дарлингтон прибыл в агентство как наш друг и помощник, и мы любили его. Он привел с собой людей, многие из которых были квакерами, как и он. Они построили хорошие здания, открыли школы и торговые посты, разместили фермы. Он разбил сад, чтобы наши люди могли учиться выращивать фрукты и овощи. Он был терпелив и добр; он действовал подобно вождю; он молился Человеку-Вверху, когда он был благодарен или когда нуждался в силе. Таким образом, хотя он был белым человеком и не говорил на нашем языке, мы могли понимать его. Он умер в 1872 году, за несколько лет до того, как я родился, и когда его хоронили на кладбище, что на холме возле дороги, бегущей между агентством Кэддо Спринг, там были вожди шайеннов и арапахо, которые наравне с белыми плакали у его могилы. Позже в его честь агентство было названо Дарлингтон.
У нас было все, чтобы учиться пути белого человека. Мы попали в местность, которую плохо знали, где
ветер и дождь и реки и жара и холод и даже некоторые из видов растений и животных были отличными от того, что мы всегда видели. Мы должны были учиться, чтобы жить сельских хозяйством вместо охоты и торговли; мы должны были учиться у людей, которые не говорили на нашем языке, не пытались изучить его, за исключением нескольких слов, хотя они ожидали, что мы будем учиться их языку и традициям. Мы должны были учиться носить короткие прически, подражать их одежде, сшитой из тканей унылых цветов, жить в домах, хотя мы знали, что наши длинные волосы, расшитая одежда и мокасины, и высокие конусообразные типи, были более красивы.
У нас никогда не было бревен или досок, у нас не было деревянных дверей, чтобы отпирать и закрываться. И хотя некоторые из нас посещали форты и торговые посты прежде, чем нас поместили в резервацию, и некоторые из нас видели большие и маленькие города белого человека, едва ли кто-то из нас был в зданиях, где жили семьи. Мы думали, что окна были помещены в стены специально, чтобы мы могли видеть: как белые люди работали, ели и ходили друг к другу в гости. Мы вырвали несколько из первых небольших деревьев, которые были посажены в Дарлингтоне, чтобы посмотреть, зачем белые люди втыкают палки рядами в землю. Есть история, в которой один из наших людей взял небольшого поросенка, чтобы, когда он вырастет иметь свинину и бекон, и притащил его в агентство, чтобы растить его до тех пор, пока тот не сможет пролезть в дыру в его заборе, не понимая, что он может подлатать забор под размеры своего поросенка.
Мы не знали, как использовать лошадь для работы или пахоты в поле. Наши женщины не знали, как использовать огонь в кухонной плите или как стирать одежду в бадье с водой. Прошло немало времени прежде, чем мы узнали, что означают фигуры на циферблате часов, и почему люди смотрели на них прежде, чем садиться есть или идти в церковь. Мы должны были узнать, что часы что-то там делали с часами и минутами, потому белый человек и использовал их так часто. Часы, минуты секунды были такими маленькими частицами времени, что мы никогда не думали о них. Когда солнце всходило, когда оно было высоко в небе, и когда оно садилось – вот все части дня, которые мы считали необходимыми, когда мы следовали старым путем арапахо. У моего народа было все, чтобы учиться пути белого человека, и часто они весело проводили время, познавая его. Как они смеялись, когда военный пони, не понимая, что от него требуется, запряженный в плуг или фургон, брыкался, подкидывал вверх и бросал
их плашмя на землю, а плуг или фургон подлетал в воздух. Ступеньки, построенные, чтобы поднимать людей от дома-внизу до дома-вверху, развлекали их. Как озадачены они были, когда обнаружили, что старики и женщины среди белых людей, имели зубы, которые они могли вынимать из своих ртов и вставлять снова. Они дали Брайнтону Дарлингтону имя Tosimeea – «Тот, кто вынимает свои зубы», - когда он показал им, что он мог делать это, и они задавались вопросом, где он достал странную силу так делать. Но когда Майлс, наш второй агент, прибыл в агентство, оказалось, что он мог делать ту же самую вещь. Тогда они подумали, должно быть, что все агенты имеют силу так делать, поэтому движение изъятия и вставления челюсти стало обозначать слово «агент» в нашем языке жестов.
Мы также ничего не знали о кошении и хранении сена. Мы всегда перегоняли наших лошадей из одного места в другое летом и зимой – на хорошее пастбище; теперь мы научились перемещать траву к лошадям и хранить ее в стогах или в тюках. Это было ново для нас, но мы видели, как это работает. Наши пони больше не становились слабыми и тощими зимой, когда снег и лед закрывали траву. Если были хорошие дожди, прерии и поля косились не один раз, а несколько раз в течение сезона. Это то, во что мы с трудом верили. Мы с трудом верили в то, что это реально.
Но что удивило нас больше чем что-либо еще – это, что белый человек собирает и хранит лед зимой, чтобы использовать его летом. В агентстве они построили хранилище с толстыми стенами, и когда водоемы и протоки замерзали, они пилили лед на блоки, буксировали их и паковали в опилках из лесопилки агентства. Мы никогда прежде не слышали о льде летом. Это сошло бы за сильную магию, если бы мы сами не видели, как это делалось. Но когда пришло следующее лето и некоторые из индейцев пили охлажденный лимонад белого человека, когда мы попробовали мороженое, мы поняли, что белый
человек имел условия для комфорта и хорошей жизни, о которых мы никогда и не мечтали.
Первое, что я помню из своего детства – это типи, где жила моя семья. Это был один из многих типи,
принадлежащих нашему племени, и оно стояло всегда где-нибудь вблизи агентства. Наши типи были во многом похожи, и все же никто из нас, детей, никогда не ошибался, войдя в чужое, когда мы хотели пойти домой; возможно, по той же причине степные собаки никогда не залезали в другую нору, или ласточки утеса никогда не летели в другое отверстие в речном берегу. Мы находились в радиусе звона большого колокола, который висел на столбе в агентстве и бил в семь утра, в полдень и в шесть вечера, чтобы сообщать служащим, когда им начинать и когда прекращать работу. Форт Рено находился на расстоянии полутора миль от агентства на возвышенности на другом берегу реки Канэйдиен. Мы в наших деревнях, использовали звон колокола и звуки горна как часы, если нам нужно было узнать время способом белого человека.
Если это не была середина зимы, большинство из нас уже бодрствовали, когда был слышен колокольный звон из агентства в семь часов. Наш лагерный круг имел вход с востока, и каждое из типи также имело вход на восток – к рождению света и восходу солнца. Так арапахо ставили типи изначально, так было всегда.
Когда я родился, большинство шайеннов и арапахо все еще жили в типи. Когда Брйнтон Дарлингтон прибыл в агентство, собрал наших вождей и сказал им, что хочет, чтобы они жили как белые в домах с садами, огородами и полями вокруг них.
Было множество богатой земли, и каждый человек должен был выбрать тот участок в пределах нашей территории, где он хотел поселиться. Он сказал, что правительство поможет нам строить дома, когда мы будем готовы жить в них. Но это означало кардинальное изменение, и мы не собирались спешить. Мы любили наши типи.
Арапахо всегда жили племенем, ставили рядом типи, пасли вместе лошадей, вместе охотились, воевали, праздновали и совершали обряды – все делали сообща. Нужны годы, чтобы привыкнуть работать одному на ферме, а соседей видеть только время от времени. Ни мы, ни наши собаки, ни наши пони не поняли этот новый путь белых людей. Он нам показался скучным и одиноким, а не таким, каким люди должны жить.
Дорога зерна отличалась от дороги бизона больше, чем мы могли чебе представить. Старики, даже наши племенные лидеры – уважаемые люди на охоте и войне – не моги изучить этот путь быстро. Иногда вся пшеница могла не уродиться из-за жары и засухи или кузнечики с саранчой налетали и пожирали весь урожай. По прошествии нескольких лет, агенты и фермеры были готовы признать, что животноводство и доение было лучше на большей части нашей земли, чем выращивание пшеницы и овса.
Это было проще для нас,мальчишек, которым преподавали сельское хозяйство и доение в школах. Некоторые из нас изучали и другие отрасли. В 1872 году нам прислали Джона Сегера, чтобы основать в Дарлингтоне кирпичный завод и помогать строить дома, школы, офисы,комиссариат. Он строил хорошие дома, некоторые из них трехэтажные и мы любили его. Он жил среди шайеннов и арапахо более пятидесяти лет, строя дома,преподавая, занимаясь сельским хозяйством, пахотой, и он был нашим другом до самой смерти в 1928 году. Его дети играли с нами, ходили в арапахскую школу,изучили наш язык, песни, игры и истории. Некоторые люди говорили даже, что они прибыли специально для того, чтобы быть такими как мы.
Сегер имел прекрасную память, и он любил рассказывать истории об интересных и забавных вещах, которые случались в резервации. Одна из таких историй была о Маленьком Вороне, который не желал жить в доме, который агент предложил строить для него. Маленький Ворон поехал на восток с некоторыми другими вождями шайеннов и арапахо, чтобы встретиться с Большим Белым Отцом и увидеть чудеса Вашингтон, Филадельфии и других городов. Дом Большого Белого Отца велик и прекрасен, сказал Маленький Ворон, а какие дома других живущих здесь людей? Так как он был одним из
основных вождей арапахо, а президент был основным вождем белых людей, Маленький Ворон сказал агенту, чтобы он хорошенько посмотрел на дом президента, чтобы построить его дом подобно Белому Дому в Вашингтоне. Но агент объяснил, что такой дом будет стоить слишком много денег. Маленький Ворон парировал этот аргумент, сказав, что деньги делают в Вашингтоне; он бывал на Монетном Дворе
Соединенных Штатов и видел, как это делается. Он спросил, сможет ли агент передать в Монетный Двор, чтобы там сделали столько денег, чтобы хватило на постройку его дома подобно дому президента. Было много веселого в этом споре, и Маленький Ворон наслаждался им вместе со всеми. Позднее он поселился правительственных зданий, расквартированное под его дом и он пахал и возделывал землю вокруг него. Он поставил во дворе типи и жил в нем, когда его мучила ностальгия по уходящим старым временам.
Типи, в которых я жил в детстве было легко переносить с места на место. Я думаю, что снять типи и упаковать все вещи можно было за час-два. Мать хранила одежду и мокасины в жестких кожаных емкостях, называемых парфлешами, которые были тяжелее и плотнее сумок; несколько котелков она хранила в двух-трех коробках, которые она взяла у одного из торговцев. Это, несколько шкур, постели и стулья из ивовых прутьев, которые не были тяжелыми – вот все, что нам было нужно кроме типи.
Устанавливала типи всегда женщина и при перекочевках везла его тоже она. Нам не нужны были гвозди и молотки, чтобы построить наш дом. Ставить типи не так сложно, как кажется с первого взгляда, но это требует определенных навыков. Для этого требовалось то,что белые называют «ноу-хау». Это всегда было женской работой, и они очень гордились этим. Очень важную роль в постановке типи играют шесты. Они должны быть длинными и ровными. Для хорошего типи их надо от шестнадцати до двадцати штук. Лучше, если они будут из кедра, который не гниет под дождем и снегом. В степях такие шесты непросто найти, поэтому женщины очень берегли их.
Женщины арапахо начинали установку типи с трех шестов, которые она связывала между собой на расстоянии трех футов от тонкого конца. Эту конструкцию она устанавливала на земле подобно огромной треноге. Затем она приставляла остальные шесты по кругу. Из этого получался каркас типи. Покрышку типи делали из бизоньих шкур, а после исчезновения бизонов, их стали делать из тяжелой белой ткани, называемой палаточной материей. Эта ткань кроилась и сшивалась полукругом. Но это был не точный полукруг из-за наличия двух дымовых клапанов, посредством которого регулировалась величина дымового отверстия. Их положение зависело от положения и силы ветра.
Над входом две стороны покрышки скреплялись деревянными иглами. Вход закрывался куском кожи, укрепленном на деревянной раме. В те времена других дверей мы не знали. В хорошую погоду она была постоянно открыта. Эта дверь, естественно, никогда не запиралась, но шайенны и арапахо всегда уважали чужие дома и никогда не проявляли назойливости.
В типи всегда были чистота и порядок. Справа от входа лежали магазинные коробки, в которых находились товары белого человека – сахар, соль, мука и кофе. А все остальное было расположено так, как столетиями было заведено у арапахо. Постели всегда располагались по кругу, и в хорошем типи их всегда было три – по одному на юге, западе севере. Слева от входа ложе принадлежало женщинам. Западная часть палатки, напротив входа, принадлежала отцу семейства. Здесь на шесте или на треноге висел его раскрашенный щит и колчан со стрелами; здесь хранилась магическая связка, к которой не смели прикасаться остальные члены семьи; здесь же он хранил седло. На задней стенке типи, над местом хозяина, могла висеть хорошо выделанная бизонья шкура, на которой воин рисовал наиболее примечательные события своей жизни. Далее, в северной части типи было место,где мальчики и юноши и обычно сидели гости-мужчины. Особо почетный гость или близкий друг хозяина типи мог сесть рядом с хозяином по левую руку от него. Когда члены семьи входили в типи, они сразу же проходили на левую сторону, а приходящие гости – на правую.
Типи являлось как бы универсальной комнатой, и нам она никогда не казалась переполненной. С шестов
свисали сумки с мясом и ягодами, которые сушила наша мать; вдоль стен, позади наших постелей лежали шкуры, одежда, наши игрушки, инструменты матери и принадлежности для рукоделия. Если погода была хорошая, почти вся наша жизнь проходила вне типи. Внутри же летом было прохладно и сумрачно, а зимой светло и тепло. На огне всегда был котел с едой, предназначенной для нас и нежданных гостей. Для арапахо было неслыханным делом, чтобы гость ушел ненакормленным, если в палатке было хоть что-нибудь съедобное.
Одним из великих вождей,которых я помню с детства, был Пыльное Лицо. Он был одним из тех, кто принял новую жизнь, предлагаемую нам белыми. Он показывал всем пример, сажая кукурузу и ухаживая за садом. Но почему-то он всегда терпел неудачу – либо из-за насекомых,либо из-за засухи, либо из-за того, что степной пожар уничтожал изгородь вокруг его полей и скот истреблял весь его урожай. Вскоре он решил, что путь фермера – это не его путь и принял решение стать скотоводом. Он заимел свое стадо и даже проклеймил его своим личным клеймом, как это было принято у белых.
Пыльное Лицо не только сам занимался скотоводством, но и призывал остальных последовать его примеру. Он никогда не забывал о своем стаде, даже если мы охотились или устаивали священные пляски. Для старого воина, имя которого много значило даже для белых,это был серьезный шаг. Он получил щит в семнадцать лет от своего отца, старого Пыльного Лица, перед битвой с пауни. Пыльное Лицо вернулся с той битвы с шестью скальпами пауни, после чего стал лидером группы молодых воинов из тридцати человек. До того, как встать на тропу белого человека, он скальпировал и белых, и индейцев. Когда он вспоминал, как он сражался, он говорил, что под ним убили пятьдесят пять лошадей, а сам он был ранен четырежды. После подписания договора в Медисин Лодж, когда он сошел с военной тропы, он поехал с офицерами в Лоуренс, штат Канзас, где увидел больше белых мужчин, женщин и детей, чем мог себе представить. И тогда он понял, что поступил мудро, подписав договор, ибо его народ должен жить как белые люди или умереть. После этого он помог собрать все деревни арапахо с западных равнин и препроводить их в резервацию. Там он убедил индейцев отдать детей в школу и начать изучать религию белого человека. Он всегда ходил в воскресную школу в Дарлингтоне и беседовал там с детьми.
Но еще лучше я помню вождя Левая Рука. Он тоже был одним из величайших военных вождей, но и он помогал нам приспособиться к пути белого человека. Например, Левая Рука понял, что старый свадебный обычай, когда молодой человек оставлял лошадей у типи возлюбленной, а ее родители, если были согласны, принимали дары – для белых людей незаконен. Когда его дочь захотела выйти замуж, он подал всем пример, проводя церемонию в агентстве по всем правилам белого человека. Но были в этой церемонии и исконно арапахские моменты. После молитвы священника, Левая Рука вознес свою молитву. Затем он взял руки зятя и дочери, коснулся ими своего сердца и лба, и благословил их. Каждый из гостей-индейцев в свою очередь брал за руки молодоженов, в то время как они молились. Так это бракосочетание было одинаково знакомо и с точки зрения белых, и с точки зрения арапахо. На агента эта церемония произвела такое впечатление, что он упомянул об этом в докладе в Вашингтон. Вскоре еще несколько браков были заключены подобным образом. Жених теперь не отдавал своих лучших лошадей, а только оплачивал церемонию бракосочетания. Обряд получился очень хорошим.
Мы, арапахо, всегда были общительными людьми, поэтому очень тяжело переносили первые дни в резервации, где нас учили работать и жить поодиночке. Если выдавался случай собраться вместе, мы были очень рады. Мы старались собраться пораньше, надевали лучшие одежды и старались использовать каждую возможность пообщаться.
От белых мы получали так называемые «травяные выплаты» - деньги, которые платили фермеры за аренду пастбищ на территории резервации. По причине того, что никто не мог быть признан хозяином земли, а было ее намного больше, чем мы могли обработать, мы сдавали ее в аренду от имени племен арапахо и шайеннов, деньги мы получали через агента раз в год. Каждый член племени: мужчина, женщина или ребенок, получал равную долю. Большинство тратило причитавшиеся им деньги в течение
года, набирая товары в кредит, но все равно все мы собирались в агентстве, когда приходило время «Травных выплат». Нам очень нравилось собираться вместе. Даже если агенты запрещали приходить с раскраской а лице и в традиционной одежде, даже если большинству из нас нечего было получать после того, как торговцы списывали деньги, все равно мы все собирались и у нас было хорошее настроение.
Согласно договору Медисин Лодж, правительство США обязалось снабжать индейцев в резервации всем необходимым до тех пор, пока индейцы не смогут сами себя обеспечивать. Правительство также обязалось построить для нас школы, дать нам учителей, фермерское оборудование, кузнецов и специалистов по сельскому хозяйству, чтобы помочь нам вести оседлую жизнь фермеров. Оплачивалось все это из тех денег, которые нам обязалось выплатить правительство США за то, что мы уступили свои
земли и поселились в резервации. Каждую зиму мы получали то, что называлось товарами ренты. Товары, которые мы получали, менялись из года в год, но обычно это были: ткань, идущая на покрышки типи; коленкор и хлопчатобумажная ткань, из которых женщины шили одежду; пальто; брюки; обувь; топоры; ножи; иглы; котлы и сковороды. Предполагалось, что товары будут доходить до нас в начале зимы, но они постоянно задерживались, к тому же они были небрежно упакованы, поэтому
одежда приходила грязная и заплесневевшая, а ножи и кастрюли – ржавые. И к тому же всегда почему-то получалось так, что на всех товаров не хватало. Иногда это была одна покрышка для типи на три семьи или одна пара обуви на двух человек. Мы смеялись над этим и старались как-то исправить положение. Если человеку вместо пары ботинок доставался один, это была хорошая причина для того, чтобы носить мокасины. Брюки обычно перекраивались и носились как леггины. Особенно часто это делали люди старшего возраста.
Иногда агенты угрожали прекратить выплаты по ренте, чтобы заставить нас отдавать детей в школу, прекратить плясать наши священные танцы или пахать землю и сеять зерно. Они даже пытались прекратить выплаты семьям тех мужчин, которые не постриглись и не носят брюки. Но в договоре Медисин Лодж не было пунктов, оговаривающих это, поэтому агенты могли только угрожать.
Пока мы жили в резервации, а некоторые лагеря стояли на расстоянии шестидесяти пяти миль от агентства, все, кто мог двигаться, съезжались в Дарлингтон для получения ежегодных выплат. Многие из тех, кто ехал издалека, привозили с собой типи, и стояли лагерем вокруг агентства, пока не заканчивались выплаты. Индейцы приходили пешком,приезжали верхом на пони, запряженных в травуа, а некоторые даже приезжали в фургонах. Агенты и учителя были против того, что индейцы покупают фургоны, они считали, что с них достаточно будет печей, стульев, кроватей, и сельскохозяйственного оборудования, но индейцы, сумевшие скопить достаточно денег на фургон, все равно покупали их, аргументируя это тем, что их заставляют жить как белые люди, вот они и живут. Мы не могли научиться всему сразу,поэтому сперва мы учились тому, что нам нравилось.
Идя в агентство, мы всегда надевали лучшую одежду. Женщины надевали кожаные платья и леггины или платья из коленкора с красивыми шалями или одеялам, накинутыми поверх них; малышей они несли в колыбелях за спиной, а детей постарше вели за руку. Дети тоже были красиво наряжены. Мужчины заплетали косы и обматывали их шкурками выдры или цветными лентами. Те, у кого были шляпы, обязательно их надевали. Выплата ренты была счастливым временем для всех. Дети играли в такие индейские игры, как обруч-и-палка, грязный мяч, пленник; молодые люди красовались на улицах агентства на своих пони; старики, которые виделись очень редко, часами просиживали в палатках, вспоминая былые времена. Охотничьи и военные истории,истории отважных походов, холодные зимы и жаркие лета, когда бизоны нагуливали жир, вспоминались и рассказывались десятки раз теми, кто помнил эти дни. На два-три типи вокруг агентства вниз и вверх по реке типи светились фонариками в
ночи.
Когда кончалось распределение товаров, у каждого была какая-либо обновка – одеяло или шляпа, или рубаха, или шаль. Если человек получал пару ботинок или брюки, которые были ему не нужны, он их продавал или обменивал на те вещи, в которых нуждался он или его семья. Торговля не прекращалась ни на минуту, все постоянно что-то покупали и продавали. Мы всегда стались привезти домой кофе, сахар и консервы.К концу распределения товаров у каждого было что-то новое, и все были счастливы.
Продовольствие выдавалось по отдельной схеме. Вначале, когда мы еще ничего не выращивали и не работали в агентстве, нас полностью снабжали едой. Мясо стали поставлять только тогда, когда бизоны пропали окончательно. Раз в две недели нам привозили пищу: бекон,свинину, муку, соль, кофе, мало. Некоторые вещи нам пришлось учиться есть, так как, например, бекон и свинина были слишком солеными для нас. Позднее, когда многие из нас стали снимать урожай со своих полей и когда у нас появились деньги на покупку продуктов, нам стали поставлять только говядину и муку. Того, что нам привозили, в общем, должно было хватать каждой семье на две следующие недели, но для нас это было весьма сложно. Мы привыкли пировать, когда у нас было много еды и выставлять все, когда приходили гости. Трудно было научиться логике белого человека и следовать советам агентов, которые говорили нам, чтобы мы заготавливали дрова на зиму летом, сушили зерно и бобы, экономили сахар и муку. Агенты считали, что мы расточительны и живем одним днем, но они никогда и не жили в лагере, который привык жить единой жизнью, делить поровну все, что есть хорошего и плохого.
Арапахо, да и другие индейцы называли говядину «wohaw». В принципе это не индейское слово. Мы никогда не видели коров до тех пор, пока белые не приехали к нам в страну на повозках, запряженных волами. У погонщиков был богатый арсенал всевозможных воплей для того, чтобы подгонять животных, но «Wo» и «Haw» использовались чаще всего. Поэтому, не имея в языке слова, обозначающего вола, мы стали их называть wohaw. Когда мы получали говядину, мы называли ее этим же словом.
Старикам пришлось полюбить говядину. Мясо всегда было нашей основной пищей, и без него мы просто не могли насытиться. Но от говядины пахло не так, как от мяса бизона, да и на вкус она была другой – жесткая и не такая сочная. К тому же поставщики обычно покупали тягловый скот, тощий и жилистый, и мясо от него было практически несъедобным.Его приходилось очень долго готовить, чтобы оно стало пригодным в пищу. Но мы,дети родившиеся в резервации, с детства любили еду белого человека – говядину,бекон, солонину.
По понедельникам выдавали говядину – это был хороший день. Мужчины раскрашивали лица, садились на быстрых лошадей, брали свои лучшие луки со стрелами и ружья. Женщины ехали за ними с травуа, чтобы везти мясо домой. Люди одевались в лучшие одежды, вплетали ленты в гриву и хвосты лошадей и превращали тяжелую работу в праздник. В понедельник утром прерия пестрела яркими нарядами людей. Это была одновременно работа, пир и встреча друзей. Одного за другим выпускали загонщики быков из загона. Вопя и погоняя коня, воин скакал за своим быком, который метался из стороны в сторону и пытался убежать в прерию. Быки бегали и брыкались почти так же, как бизоны.На несколько часов арапахо вновь становились дикими охотниками. И когда,наконец, животное было убито, к нему подходили женщины с ножами, снимали шкуру и разделывали мясо. Перед тем, как разъезжаться по домам, каждый получал по куску теплой свежей печени. Затем в лагере разжигались множество костров, готовилась часть мяса, и пиршество начиналось. Это было время изобилия.
После 1896 года способ раздачи был изменен. Чтобы ускорить процесс выдачи мяса и прекратить праздники с этим связанные, живую скотину выдавать перестали. Вместо этого скот забивался, и мясо выдавалось в лавке. Сначала вожди пытались протестовать против новых правил. Многие шайеннские семьи ходили голодными, пока их вожди не сломили свою гордыню и не согласились получать готовое мясо. Этим нас окончательно лишили азарта охоты. Прогресс сожрал племя.
Несколько лет агенты пытались запретить нам проводить религиозные церемонии; тем, кто участвовал в них, они угрожали прекратить выплаты по ренте и выдачу продовольствия. Но все равно вожди и воины-псы пытались собрать нас для проведения некоторых старых обрядов. Те, кто занимался сельским хозяйством, должны были на время бросать фермы, а это было чревато проблемами с агентами.
Когда я был мальчиком, возникла новая ложная религия, которая на несколько лет посеяла смуту среди пайюта, где некий Вовока объявил себя новым мессией. У него, якобы, были видения, в которых он видел, что все мертвые индейцы воскреснут, бизоны вернутся, а белые исчезнут с лица земли. Новая религия быстро распространилась по степям, сначала к шошонам, а потом и к остальным племенам. Некоторые арапахо поверили новому мессии, другие е сомневались. В итоге арапахо Сидящий Бык поехал посмотреть на Вовоку и, вернувшись, сказал, что религия ложная. Белые не собираются исчезать, бизоны не возвращаются, друзья, родственники и герои старины не приходят обратно с того света. Надо двигаться дальше по тому пути, который мы избрали.
В то время, более чем когда либо, мы нуждались в проведении наших религиозных обрядов, и более чем когда либо, правительство пыталось запретить их проведение. Старики были подавлены, а молодежь растеряна. Именно тогда наш вождь Левая Рука пошел к агенту майору Стоуну, чтобы объяснить ему наше положение. Левая Рука, оратор и лидер нашего племени, разъяснил ему, что наш Человек-Вверху и их Бог, в сущности, одно и то же, только молимся мы по-разному.
«Мы молимся так, - сказал он - как нас научили старики, и по-другому не умеем. Среди белых людей много религиозных учений. Все они допускаются и только наш путь считается правильным. Наши дети ходят в школу и учатся молиться так, как это принято у вас. Но среди нас много стариков, которые уже не могут изменить свою сущность.Когда мы умрем – умрет и наша вера. Мы настолько уверены, что наш и ваш Бог одно и то же, что я не запрещаю детям посещать вашу церковь; мы знаем, что ваш путь хороший, просто мы его не понимаем. Учите наших детей вашему пути, но дайте нам следовать своей дорогой. Приходите на наши церемонии, и вы увидите,что они древние, прекрасные и не несут никакого зла».
Речь произвела сильное впечатление на майора Стоуна и он упомянул о ей в своем рапорте в Вашингтон. Он диаметрально изменил свою точку зрения и перестал запрещать индейцам проведение
церемоний. А мы, в свою очередь, обещали ему, что не будем бросать свои дела на фермах для их проведения. Майор даже перестал требовать, чтобы старики стриглись и одевались как белые. Он был не только нашим агентом, но и нашим другом, и мы сделали большой шаг вперед. Пока он был с нами. И каждое лето мы устанавливали Священную Палатку, и проводи Танец Солнца.
Это был долгий путь с тропы бизонов. Я слышал, что некоторые белые уезжали в Мексику и Южную Америку в поисках счастья и возвращались домой с неудачей, чтобы начать все сначала. А нам некуда было вернуться, мы могли только следовать своей дорогой, пока была возможность, и пока мы не ступили на новую тропу – тропу белого человека.